Авторская аннотация на роман
«После череды мирных солнечных дней, наполненных смехом и поцелуями,
всякому может выпасть ЧЕРНАЯ КАРТА.
И не всякий сумеет верно ее разыграть…
Это история о путешествии, которое ни для кого не пройдет бесследно.
Некоторые станут другими людьми, кто-то найдет друг друга,
кто-то вообще не вернётся…
Но и самый темный закат иногда прорезает ЗЕЛЕНЫЙ ЛУЧ.
Он осветит сердца всех вокруг…»
|
ЧАСТЬ IV. ГЛАВА 6. ДЕТСКАЯ ЛОГИКА
|
Какой-то шум за дверью “камеры” разбудил Гиацинта. Он сел и недовольно потянулся, забыв о ране. Стреляющая боль в плече вернула его к действительности.
“О, чёрт! Что они там бродят по ночам? Такой сон снился!”
Ему снилось, что вокруг бушует море, и пенные гребни волн ломаются на уровне рей "Дельфиниума". Они с Виолой на палубе. Паруса хлопают и срываются с треском, а чайки летают совсем низко и садятся на их открытые ладони. Молнии сверкают разными цветами, а Виола смеётся, заглушая грохот грозы, и кормит из рук чаек.
“Ты не боишься?” — удивляется он во сне.
Она беспечно мотает головой, и волосы развеваются по ветру.
А потом она превратилась в русалку и, махнув хвостом, прыгнула за борт. Последняя молния разорвалась с оглушительным треском, и это был грохот за дверью. Граф проснулся…
— Чтоб вас! — разозлился на тюремщиков Гиацинт. — Чего им неймётся? Спали бы лучше!
Он глянул вокруг. Было светло.
“Может, уже день? Нет, опять эта луна…”
Гиацинт выглянул в окно:
— Ух какая! Странно, полнолуние вроде — вчера, а она опять круглая. К чему бы это?
Слева, со стороны кормы вспыхнул зелёный свет. Граф нахмурился:
— Что они вдруг вспомнили о сигнальных фонарях? Шли, ведь, прекрасно всю дорогу без огней. Видимо, гавань, где их ждут, близко.
За дверью снова грюкнуло.
— Ну что там опять? Выгружают какие-то ящики из трюма, что ли?
Гиацинт подошёл к двери и прислушался. В коридоре и со стороны лестницы, ведущей на верхнюю палубу, слышались быстрые шаги. Матросы сновали туда и обратно, молча, лишь изредка перебрасываясь парой слов — разобрать, что происходит, не представлялось возможным. Зато, он понял, что часового сейчас за дверью нет: наверное, трудится вместе со всеми. Похоже, переносят что-то, поскольку ходят не поодиночке. Что-то тяжёлое…
Через полчаса наконец воцарился покой. Беготня прекратилась, а часовой так и не вернулся. Гиацинт отошёл к стене. Его мучила жажда. Спать не хотелось. Он сидел, уткнувшись лбом в колени, и слушал шум волн за бортом.
В коридоре, совсем рядом, послышался шорох. В дверь тихонько постучали. Потом ещё раз.
— Войдите, — хмуро откликнулся граф, покосившись на дверь.
— Я не могу! Здесь закрыто, — обиженно сказал снаружи тонкий, вроде бы детский голосок.
Пленник одним прыжком очутился у двери:
— Ты что там делаешь?
— Ничего. Просто гуляю здесь. Я тебя разбудила?
— Нет. Откуда ты взялась?
— Я всё время была, — сердито откликнулась невидимка. — Я здесь живу.
— На "Геснере"?
— Да! Ты меня не видел, потому что я болела и лежала в каюте. А теперь — выздоровела.
— Очень рад за тебя! — хмыкнул Гиацинт. — Только я не мог тебя видеть, потому что почти не выходил отсюда.
Секунду “невидимка” молчала, потом недоверчиво спросила:
— Ты разве не можешь выйти отсюда?
Он пожал плечами, забыв, что она не видит сквозь доски, обитые железными полосами.
— Не можешь?
— А как? Она же закрыта, — граф локтем постучал в дверь.
Он стоял, прислонившись к двери спиной, скрестив руки на груди и поставив ногу за ногу. Эта беседа с неизвестно откуда появившейся маленькой феей начинала его забавлять.
“Хоть какое-то развлечение", — решил Гиацинт и, обернувшись через плечо к замочной скважине, спросил:
— Ты лучше скажи, куда делся охранник? Если он вернётся и найдёт тебя здесь — будут неприятности.
— Не-а. Он не вернётся, — беспечно ответила “невидимка”.
— Это почему же?
— Он вместе со всеми играет в карты на пушечной палубе. Он занят.
— Понятно… Если повезёт, до утра не вернётся. На что они играют?
За дверью послышался смешок:
— Боишься, что на твою жизнь? Не переживай, пока на деньги.
Гиацинт рассмеялся.
— Ну ты даёшь! Тебе сколько лет, что такая умная?
— Пять. С больши-им хвостом. А тебе?
Он вздохнул:
— Ты считать умеешь?
— Ага, на пальцах. Скажи, сколько?
— На пятнадцать больше, чем тебе.
Она разочарованно протянула:
— У-у… На столько у меня пальцев не хватит. Подожди, я сосчитаю на бусах.
— На чём?
— На бусах!
В виде объяснения она затарахтела чем-то, стучащим, словно морские камушки, если взять горсть и подбрасывать на ладони. Через некоторое время, изрекла приговор:
— Тебе — двадцать!
Он кивнул:
— Угу, и три месяца. Много?
— Да так… Умирать рано.
— Хм, ты не только великий математик, но и философ. Тебя как зовут?
— Омела.*
Граф улыбнулся:
— Ясно. Маленькая кельтская колдунья.* Ты вообще, откуда?
— Совсем вообще? — озадаченно спросила девочка.
— Совсем.
— Из Ирландии.
— Я правильно угадал.
— Потому что ты колдун?
Он насмешливо хмыкнул:
— Ещё чего! Просто, Омела — кельтское имя, и ты появилась как эльф из сказки.
Она тяжело вздохнула:
— Ты, правда, не можешь оттуда выбраться или просто не хочешь?
— Правда не могу.
Она над чем-то серьёзно размышляла, поскольку молчала некоторое время, а потом сказала:
— Тогда я не понимаю… Чего же они боятся? Они говорят, что ты можешь упорхнуть в любую минуту. И что ты — их кошмар, и хотят, чтоб ты куда-то провалился. Я не запомнила, куда, но куда-то глубоко…
— В тартарары, к чёртовой бабушке, куда-подальше, — мрачно подсказал Гиацинт.
Омела радостно подтвердила:
— Угу! Угадал.
— Ну ещё бы… Кто ж это такое говорит?
— Неро` и Тацетта. Они ругаются весь вечер и почти всё время из-за тебя. Они хотят тебя убить, слышишь?
— Да, я знаю.
Она, похоже, расстроилась:
— Нет, не знаешь. Они ведь так и сделают…
Он промолчал. Девочка с любопытством спросила:
— Чем ты их достал? Сорвал их планы с деньгами или с людьми?
Гиацинт вздохнул:
— И то, и другое…
— А… тогда точно убьют! — со знанием дела заявила малышка. — Они тебя жутко боятся. Говорят, ты колдун. Неро считает, что ты можешь запросто улететь от них. Это как? Как ангел?
Он засмеялся горловым смешком и повторил:
— Как ангел… Да, именно так.
— Тогда почему не улетаешь?
Граф закатил глаза: “О, Господи, да как я тебе объясню?” — и вздохнул:
— Я не могу сейчас. Видишь ли…
— Рука болит, да?
— Откуда ты знаешь? — удивился он.
— Я всё знаю. Они об этом говорили.
Он заинтересованно спросил:
— А ещё что ты слышала?
Гиацинт был уверен, что она махнула рукой: слышал, как клацнули бусы:
— А, разное… Ругаются. Особенно Тацетта.
— Ладно… Ты не знаешь, мы скоро приедем?
— Куда? В форт? Так, по-моему, мы почти приехали. "Геснер" готовится к разгрузке; все ящики снизу перетащили на верхнюю палубу.
Он не удержался от вопроса:
— А что в ящиках?
Девочка засмеялась с чисто женским лукавством:
— Всё хочешь знать? Какой хитрый. Ну, гранаты в ящиках.
— Фрукты?
— Да нет, бомбы, которые громко взрываются.
Гиацинт протяжно свистнул:
— Ничего себе! Где они их взяли в таком количестве?
— Купили, наверно, за полцены, — не задумываясь, ответила малышка. — Будет война — пригодятся. Не будет — продадут другим, кому надо.
— Логично.
Омела опять замолчала, но через некоторое время любопытство взяло верх. Она снова поскреблась в дверь:
— Слушай, а как тебя зовут?
Он усмехнулся:
— Неужели не знаешь? Я-то думал, тебе известно всё на свете…
Омела не обиделась, просто сказала:
— Я могу знать, только то, что видела или слышала, а они тебя никак не называют. Только “граф”, но это ведь не имя. Как — по-настоящему?
— Гиацинт.
— И всё? — удивились за дверью.
— Ой, ну Гиацинт-Бонифас граф Ориенталь. Устраивает?
— Это полностью?
Он заскрипел зубами и раздражённо ответил:
— Нет! Ещё сеньор д`Арль, де Марсель, д`Экс-ан-Прованс и так далее. Что ты пристала? Не понимаю, тебе-то какая разница?
— Я тоже не пойму, — ответила она. — Вот Неро` называет тебя чудовищем. А я так понимаю, если ты похож на ангела, то должен быть красивым… — она задумалась, потом шёпотом спросила: — Можно, я на тебя посмотрю?
Он хмыкнул:
— Ты умеешь видеть сквозь стены? Спорим, до окошка ты не достанешь?
— Достану! — самоуверенно ответила малышка. — Подожди минутку!.
Она отошла, но вскоре вернулась, с трудом волоча что-то тяжёлое, что грохотало по полу.
— Застанут тебя здесь, будешь знать! — предупредил он, опасаясь, что на шум явятся бандиты.
— Отстань, — запыхавшись, ответила Омела. — Я знаю, что делаю!
Гиацинт усмехнулся:
— Ну как же… Что ты взяла?
Она придвинула что-то к двери и выдохнула:
— Ящик… от гранат…
— Пустой, надеюсь?
— Ты что, дурак? — возмутилась Омела, и доски заскрипели — она взбиралась на ящик. — Полный я б не дотянула!
— Слава Богу, — улыбнулся он.
Щёлкнула задвижка. Гиацинт оттолкнулся локтем от двери и встал напротив окошка с ромбовидной решёткой. Там блестели два больших тёмных глаза, и виднелось бледное в свете луны лицо девочки с косичками, прильнувшее к решётке.
— А ты ничего, беленький! — изрекла она.
Гиацинт смотрел на неё:
— А я не вижу целиком, какая ты.
— Это очень просто, — заверила Омела. — У меня платье зелёное, чулки — жёлтые и белые — в полосочку, косички рыжие, а глаза чёрные.
— Красиво, — одобрил он.
Малышка самоуверенно подтвердила:
— Конечно! Я знаю, что я красивая. Даже очень!
— Ещё бы! — граф засмеялся. — А башмачки у тебя какие? Красные?
Омела удивлённо захлопала глазами:
— Да… Как ты угадал?
— У всех фей — красные башмачки, — авторитетно сказал Гиацинт. — В крайнем случае — серебряные. Я точно знаю.
Прижавшись к окошку, она с минуту влюблённо смотрела на него. Потом воскликнула:
— Ой! Я же забыла совсем! — и поспешно спрыгнула с ящика. Потом опять влезла наверх: — Ты есть хочешь?
Граф отвёл взгляд:
— Нет.
— Не ври! — строго сказала Омела. — Я знаю, что хочешь! У меня сейчас ангина была, горло болело, так три дня ничего нельзя было есть. Я, знаешь, как проголодалась!
— Примерно представляю…
— Тогда не спорь! — отрезала она и, нагнувшись, подняла с ящика что-то, стукнувшее как стеклянные бутылки.
— Я тебе серьёзно говорю, уходи отсюда, — сказал он девочке. — Если тебя поймают, голову оторвут, как минимум!
— Не твоё дело, — отмахнулась она. — Бутерброд с сыром будешь?
— Нет.
— Тогда выпей воды, хотя бы, — она просунула сквозь ячейку решётки узкую хрустальную рюмку на ножке. — Бери, кому сказала! Не то, брошу. Разобьётся! — предупредила она.
Он подошёл и протянул руку.
— У Неро украла? — усмехнулся Гиацинт, беря рюмку.
— Глупый, — вздохнула Омела, наливая через решётку воду из пузатой бутылки с золотой этикеткой “Наполеон”. — Здесь же всё — моё. Могу брать, что хочу. Н-ну, почти всё, — поспешно уточнила она, перехватив его жгучий и одновременно насмешливый взгляд.
В полглотка рюмка опустела.
— Ещё?
— Ещё, — переводя дыхание, кивнул он.
— Умница! Хороший, — похвалила его Омела, как говорят наполовину прирученному дикому зверю, когда он соглашается взять еду из рук.
— И всё равно, принцесса, ты здорово рискуешь, — заявил он, с наслаждением маленькими глотками выпивая четвёртую или пятую порцию.
Девчонка засмеялась:
— Подумаешь!
— Ничего не “подумаешь!” — возразил граф. — Тацетта этот тебя разорвёт на куски, не посмотрит, что маленькая!
— Ничего он мне не сделает, — очень спокойно ответила Омела.
— Это почему же?
— Потому что он — мой папа.
— Что?! — Гиацинт поперхнулся и чуть не уронил рюмку.
— А что тебя удивляет? — обиженно, по-взрослому поджав губы, спросила Омела.
Перестав кашлять, он усмехнулся:
— Ничего. Не всем же везёт с родителями.
Она грустно кивнула:
— Да. Зато, Неро` — хороший. Он любит со мной играть и никогда не прогоняет, даже если занят. Он вредный, но хороший…
Гиацинт согласился:
— Конечно, хороший. Но Неро` стал бы ещё лучше, будь у него кораблём не "Чёрный Гесс", помощником не Тацетта, другом не Нарцисс, любовницей не Лютичная Ветреница и призванием не вредить людям!
У Омелы сквозь прутья решётки свободно проходила рука. Она протянула Гиацинту кусок хлеба с сыром и прямоугольное слоёное пирожное. Он больше не спорил.
— Спасибо.
— Пожалуйста, — ответила маленькая фея, временно работавшая официанткой. — Тебе воды или вина?
— Или чего? — изумился граф.
Омела наклонилась к своей сумке:
— Ну… У меня вино есть. Я взяла начатую бутылку из запасов Неро. Только не знаю как называется, я не умею читать.
Она подняла вверх бутылку, держа за горлышко и повернув наклейкой к Гиацинту. Глянув, он засмеялся:
— Ну и глаз у тебя, ученица Чёрного Тюльпана! Оно самое, бордо 1887-го года.
— Это значит, хорошее? — наивно спросила малышка, просовывая горлышко бутылки в “камеру”, чтобы Гиацинт откупорил её. — У меня и штопор есть. Дать?
Он зло усмехнулся:
— Обойдусь, без штопора. Слушай, а ананасов у тебя случайно нет? Со льдом?
— Нету… Хочешь, я принесу!
Увидев выражение лица малышки с полной готовностью бежать куда угодно, Гиацинт закрыл лицо рукой и затрясся от беззвучного смеха. Когда он почти успокоился, Омела сердито налила ему полную рюмку бордо.
— Не понимаю, как так можно! — с укором сказала девочка, как обычно взрослые говорят малышам. — Как можно смеяться, когда можешь умереть в любую секунду!
Гиацинт, жуя пирожное, беспечно качнул головой:
— А как можно плакать, когда разговариваешь с прекрасной дамой и пьёшь отличное вино?
Она рассердилась:
— Ты, правда, чудовище! Как ты не понимаешь, я хочу тебя спасти! Я возьму ключи у Тацетты и открою дверь. Подожди…
— Не смей! — резко приказал Гиацинт. — Даже не думай об этом, ясно?
— Почему? Тебя убьют, если останешься здесь.
— А ты очень хочешь составить мне компанию? — зло спросил он. — Тацетта сразу поймёт, с чьей помощью я сбежал, и тебя не спасёт никакое родство, поняла?
Омела печально вздохнула:
— Ага. Тем более, что его и нет, родства. Он мне не кровный отец.
— А где?..
Он не стал продолжать, но малышка поняла:
— Настоящий? Его убили. Он тоже был моряк, как Тацетта. Папа жил с мамой, только не с моей, а со своей — с бабушкой. Когда он уезжал, мы оставались вдвоём. А потом, она умерла, меня не с кем было оставить, и папа взял меня с собой в море. В первый же рейс наша “Вербена” затонула, её потопили пираты, а меня спас Тацетта, и теперь я — его дочка.
Гиацинт молчал и в который раз удивлялся: как, зная все ужасы, что здесь творятся и всю жестокость этой стихии, он продолжает всё-таки безумно любить море.
— Когда это случилось? — тихо спросил он Омелу.
Она подняла глаза к потолку:
— Мне тогда было… три с половиной. Сейчас — почти шесть. Это давно?
— Не очень. Смотря для чего: для времени два года — много, для памяти — мало, а для жизни… кто его знает. И у тебя больше никого нет?
Она покачала головой:
— Ни-ко-го.
Он печально улыбнулся на одну сторону:
— Если бы я мог тебе помочь…
Омела разозлилась и сердито топнула ногой по ящику, так что тот заскрипел.
— Это я могу тебе помочь, а ты не хочешь! Потому что упрямый… как крокодил!!
Граф удивлённо спросил:
— Почему, как крокодил?
— Потому что… Не знаю! — рассвирепела малышка. — Из их кожи сумки делают, потому что они тоже не хотят убегать, когда их предупреждают!
Он покорно вздохнул: “Нет, всё-таки тяжело с детьми. Ну что ей докажешь? Она упрямее, чем сто крокодилов…” — Граф устало посмотрел на неё:
— Ну скажи, что ты ко мне пристала? Убьют — пусть, тебе что, не всё равно?
— Нет! — она тряхнула косичками.
— Господи, ну почему?
Омела подняла брови:
— Просто, это нечестно. Тебе рано умирать, ты ещё молодой — жениться надо.
Гиацинт искоса глянул на неё:
— Я женат.
Она не удивилась.
— Значит, тем более нельзя умирать. Женщин одних бросать нехорошо! — изрекла она, наставительно подняв палец. — И потом, я не могу им позволить так просто тебя убить. Ты мне нравишься, и мог бы ещё со мной играть.
— Логично, — усмехнулся он.
Девочка горестно всплеснула руками:
— Господи, что мне с тобой делать!
Он серьёзно посмотрел на неё и сказал как можно убедительней:
— Омела, маленькая, ты иди сейчас к себе, спать. Ведь уже очень позднее время. А я… сам как-нибудь разберусь. Что-нибудь придумаю и улечу, когда будет подходящая лунная ночь.
Она покачала головой:
— Так это — сегодня.
— Я попробую сегодня. Честное слово.
— Обещаешь?
— Да. Я тебе обещаю.
Он стоял совсем близко от окошка. Омела смотрела на него сверху вниз. Взяв рукой пушистый хвостик косички, свесившийся через решётку, он нежно провёл им по лицу девочки.
— Иди спать. Со мной ничего плохого не случится. Обещаю.
Омела просунула руку почти по локоть сквозь прутья и погладила его по вьющимся кольцами спутанным светлым волосам:
— Почему ты так рвёшься умереть? И почему мальчишки всегда так поступают?
Он улыбнулся:
— Глупости. Смотри, какая луна. В такую ночь невозможно думать о смерти…
